«БУДУЩЕЕ, Я ТЕБЯ В НАСТОЯЩЕМ ИЩУ...»
Некоторые современные философы, разуверившиеся в гуманистических идеалах, утверждают, что все в нашей человеческой жизни уже сказано, продумано, пережито, все открыто и разгадано, звезда человека закатилась, искусство изжило себя и т.д. Но, возможно, эти философы читали только прозу, да и то новейшую, и оказались невосприимчивыми к поэзии - высокой, настоящей - поэзии непреходящих ценностей, А в том, что такая поэзия существует и сегодня, убеждает новый сборник избранных стихов Евгении Ветровой, который, уверена, с удовольствием прочитает современный читатель.
Сборпник стихов Евгении Ветровой "Есть в мире ..." выпущен издательством "Духи и литера" в 2007 году.
На вызов нашего прозаического времени, его циничный вызов о том, что нет уже ничего святого и прекрасного, - всем высоким, романтическим пафосом своих стихов Евгения Ветрова отвечает:
Есть в мире - поэзия, добро, красота, неразгаданные загадки, тайны вселенной, бесконечность космоса. Вакуум в человеческой жизни невозможен: даже если ты один, то все же рядом кто-то невидимый, неслышимый, «друг неведомый». Человек духовно богат, он знает любовь и печаль («Любовь, печаль, риск - моя вселенная» - название первого, самого большого раздела сборника). Познание беспредельно («все рубежи - лживы»); космос очеловечен, он посылает своих «пришельцев» («Говорят, пришельцы есть. / Ночью ходят по планете. / В окна фонарями светят. / Позовете - не ответят... / Оглянетесь - след простыл. / Тихо движутся кусты»).
Это пришельцы из будущего, ведь будущее скрыто в настоящем, его только нужно уметь найти:
Будущее, я тебя в Настоящем ищу.
Я тебя никуда не отпущу.
Буду вечно летать на воздушных твоих шарах,
Побеждая разлуки боль и утраты страх.
(«Пришельцы»)
Что мы все мудрствуем
Ищем трудности
Ловим комету за исчезнувший хвост
Жизнь удается однажды утром
У тех кто верит в одушевленность звезд.
(«Что мы все мудрствуем»)
Чувство причастности к Вселенной и будущему рождает поэта:
...Потому, что на языке Земли
Поэт - это высшее.
Поэтом быть - значит сознавать,
Что всегда есть что-то большее
Чем то
Что ты
Создаешь.
(«Поэт»)
Это «запредельное», романтическое миропонимание, стремление к преодолению замкнутого времени и пространства, постоянный интерес к научно-техническим достижениям имеет у поэтессы генетические корни. Ее отец - Илья Ветров, писатель, почетный железнодорожник, инженер, был известен также как неутомимый путешественник, член Географического общества, ветеран альпинизма, один из зачинателей альпинистского движения на Украине, с 1936 г. совершивший более 100 восхождений на горные вершины на пространстве бывшего Союза и за рубежом. В некоторые экспедиции в 60-70-е годы он брал свою дочь.
Возможно отсюда у нее - устремленность «вверх», к высшему, «на гребни» - черта, которую она считает духовной основой поэта:
Поэту плохо?
Жаловаться грех.
Мирская суета? -
Смотри на гребни, вверх.
(«Поэту плохо?»}
К технической интеллигенции принадлежит и мать поэтессы Александра Кирилловна Ветрова; она была инженером-радистом, работала на одном из засекреченных заводов, где внедряла изобретения (в частности, ею было внедрено изделие «Гроза» - радиолокационное устройство, с помощью которого самолет мог обходить грозу).
«Технически-поэтическая» атмосфера в доме вывела Евгению Ветрову на стезю изучения иностранных языков. Она закончила романо-германский факультет Киевского государственного университета им. Тараса Шевченко по специальности «Английский и французский языки и литература», защитила кандидатскую диссертацию по проблемам американского верлибра, опубликовала ряд научных трудов; заведовала кафедрой английского языка физико-математических факультетов Института филологии Киевского национального университета им. Тараса Шевченко. Как переводчик и универсально образованный человек неоднократно принимала участие в работе международных научных конгрессов по проблемам современной физики, астрономии, геологии. В 1997 г. вышел в свет ее первый трехъязычный (на английском, русском и украинском языках) поэтический сборник «Юпитер, здравствуйте!», изданный в США.
Настоящая поэзия несет на себе следы и знаки биографии ее творца. Детство поэтессы совпало с послевоенным периодом. Она из поколения тех детей, которыми, по ее словам, «выстрелила из последней пушки война». Поколение дней Победы; с ним связывались надежды на будущее разумное устройство общества («хористы великого храма под названием / Будущее»). Может быть, потому так остро впоследствии поэтесса почувствовала «отчуждение тридцатилетних». И все же заряд света и надежды был таким мощным, что его не смогли исчерпать потрясения конца XX в. Пресловутая банальная мысль о «конце истории» отбрасывается как пошлость. Мир, как и прежде, вечен, безграничен и неисчерпаем:
Идет последняя четверть XX века.
Необъятный безбрежный мир.
(«Последняя четверть XX века»)
Впереди вечность
Позади вечность
Здесь вечность
(«Ветер вечности»)
В таком оптимизме нет ничего наигранного. Поэтесса трезво оценивает современность. Для нее, как и для многих, геополитический распад начала 1990-х - трагедия, которую ничем нельзя ни восполнить, ни оправдать. Очевидно именно об этом она пишет в стихотворении «Белый сезон»:
...Мы - инки,
Истребленный народ.
Отняли родину -
И только глаза
«За!»
Но ее оптимизм зиждется на особой способности различать за случайным - главное, видеть в сегодняшнем грядущее:
...Малореальное условие,
Относящееся к Будущему.
По-английски -
Простая форма -
“\А/НаР соик! Ье?”
А не
“\УЬа1 соиМ Ьауе Ьееп?”
( « Сослагательное наклонение» )
Поэзия Евгении Ветровой требует от читателя вдохновенного сотворчества, напряжения интеллекта. Стих материализует живую, часто парадоксальную мысль. Отсюда - верлибр, а еще чаще - полиморфный, текучий стих, в котором классические ямбы или хореи соседствуют с дольниками или теми же верлибрами.
«Плести из слов венки, / играть со смыслом» - этим искусством поэтесса владеет досконально. Смысловые ассоциации могут порождаться звучанием слова: «Сирень - сирен далеких голос», «Не узнана / узница. / Лестница узка - / Не разминуться», «С купола капало...», «Стихи и стихии» и т.п. Выстраиваются целые цепи ассоциативных и диссоциативных метафорических образов, основанных на неожиданной связи отдаленных понятий:
Ты дышишь на витраж
Заиндевелых слез в моих глазах.
Я шаль надежд вяжу.
Средневековый шут моих причуд
Сорит остротами.
Короткое «люблю» между длиннотами.
(«Какая в этом мире тишь!»)
В причудливости, «остранении» образа проявляется, может быть, главная особенность художественного стиля Евгении Ветровой - неподдельная оригинальность, деавтоматизация восприятия, свежесть и смелость поэтической мысли, «риск» в сопоставлениях, аналогиях. В то же время ее поэтическая речь тяготеет к лаконизму, афористичности. Не случайно излюбленным ее жанром является лирическая миниатюра, основанная на ярких и неожиданных метафорах:
Дождь, секретарь небесной канцелярии,
Строчит по крыше.
Наверно, бог сонеты пишет.
(«Дождь, секретарь...»)
Некоторые стихотворения приоткрывают завесу над иррациональной, подсознательной стороной человеческой психики. Особенно интересны своими спонтанными, загадочными, алогичными образами «Сновидения», например, в стихотворении «Когда встает густая зелень со дна озер»:
...Мне снится сон,
Что где-то на краю вселенной трубит олень,
И волны бьют в глухие стены -
Но где ж ты, день,
Тот самый светлый, самый верный,
самый мой...
Характерно, что из глубин, со дна подсознания поднимаются не уродливые и агрессивные, а светлые образы скрытой красоты. Очарованная душа поэтессы с годами не утрачивает свойство верить в прекрасное, в мир волшебников и волшебниц, в сказочные города. Напротив, «у края пропасти» ярче священное пламя.
У края пропасти стою.
Ко мне Вселенная стремится.
Мне больше нечего страшиться -
В священном пламени сгорю.
О жизни свет, таинственно прекрасный,
Не угасай!
Так солнца луч в холодный день ненастный
Меня спасал.
(«У края пропасти стою...»)
«Свет» - основное понятие ее философии и этики. А из цветовой гаммы - белый цвет, таинственный белый цвет зимы (может, потому, что поэтесса родилась в феврале).
Лучшие страницы новой поэтической книги Евгении Ветровой посвящены любви. В ее любовной лирике много нежности и грусти, умения о самом трудном говорить легко, на вздохе и полувздохе (стихотворения «Я Вас почти не знаю...», «Да, слишком стало все всерьез», «Поиграем в теннис», «Мой Ра», «Любовь», «Длинноногая птица села на подоконник ко мне», «Как рассказать любовь» и др.). В этих стихотворениях иногда слышны отголоски русской классической любовной лирики, ее Золотого (Пушкин) и Серебряного (Цветаева) веков. Например, в стихотворении «Я Вас почти не знаю...» отдаленно откликается пушкинское «Я Вас любил...»:
Я Вас люблю чуть-чуть, на полу-вздохе,
Душой отверженной и выцветшей на солнце.
У Марины Цветаевой поэтесса, возможно, училась скорописи неудержимых эмоций и чувств, которые рука едва успевает записывать, соединяя цепи коротких слов и строчек знаками тире:
Да, слишком стало все всерьез -
Вы нс должны,
Я не посмею.
Стою на кладбище берез -
Не жизнь, а страсти по Матфею.
Нет писем - виселицы встреч.
Наш дух не властвует над телом.
Мне горло сводит Ваша речь...
(«Да, слишком стало все всерьез...»)
Первый, очень емкий раздел книги, воспринимается как роман в стихах, многоликий и завершенный. Но в сборник включены еще три, более кратких раздела-цикла, весомо дополняющих его первую половину: «Посвящения», «Далекие огни», «Маленькие поэмы». Заключительный раздел сборника с несколько ироничным названием “Чи е то зм1ст...” включает стихотворения на украинском и русском языках из книги «Юпитер, здравствуйте!», к сожалению, малоизвестной в Украине.
«Посвящения» интересны тем, что в них в какой-то мере приоткрывается, с одной стороны, круг дружеских и интимных связей поэтессы, а, с другой стороны, субъекты ее творческих интересов (посвящения писателям и художникам - Александру Грину, Айрис Мердок, Леониду Киселеву, Вадиму Клеваеву, Сергею Есенину, Ксаверию Дуниковскому и др.) Это своеобразные портреты и характеры современников и предшественников (например «Известному критику (В.Ш.))». Завершается раздел посвящениями сыну и памяти отца, смерть которого неутихающей болью отзывается в сердце поэтессы. (Ни великое искусство...», «Если возможно, чтобы...»).
В раздел «Далекие огни» вошли стихи, связанные с поездками автора в разные географические точки мира. Горизонты путешествий достаточно широки (см. также некоторые стихотворения из других разделов): от центра (Киева) и других городов и пригородов Украины (Конча-Заспа, Миргород, Львов, Коктебель) до Кавказа (Шепси), Прибалтики (Латвия, Эстония, Литва), Крайнего Севера (Кольский полуостров), Северной
Африки (Египет). Эти поездки, встречи, прощания - не только передвижения во внешнем пространстве, но и путь к самой себе.
Самое необычное в сборнике - это «маленькие поэмы» - лирическая цепь ассоциаций с яркими визуальными образами и даже фигурными стихами, как, например, в поэме «Некоторые ассоциации, связанные с переменой погоды (Наводнение в Киеве весной 1970)». Ничего похожего на событийное повествование, характерное для традиционных поэм, здесь нет. Дана лишь исходная ситуация или образ-лейтмотив, запечатленный в самом заголовке и в названиях разделов. Кроме названного произведения такое же лирико-ассоциативное строение имеет и другая лирическая поэма «Литва». «Литва» словно вынута из звучания слова «мо-литва», и многократно отражена в звуковых образах других слов: «Литва - это музыка / и нежноликая мадонна Литта, / Литва - это муза. / И король Витовт, / И все рапсодии Листа, / листва... Литва - это выставка Чюрлениса / Как листовка / как выстрел... Литва - это нить / которой стянуто / горло поэта / едва не разрыдавшегося...»
Воистину «Литва - это где-то но только не здесь»!
И дальше цикл поэм «Космос» - почти сюрреалистические приморские видения («Одинокая фигура на берегу. / Это - собиратель стихий. / Коллекционер торнадо, смерчей, тайфунов, штормов, полярных сияний и астроблем) и «Предчувствия» (I и П) - встречи у моря с кем-то близким и любимым, с тем, кто зовет - куда? «Симферополь, Неаполь, звезда Барнарда. Комета Уэст». Сама лирическая героиня - кажется, «инопланетянка».
Две маленькие поэмы посвящены Чюрленису («Сказка о замке» и «Воспоминания»). «Автобиографическое», «Новый замысел», «На волне любви», «Головокружительное падение с «Семнадцатого неба» на золотистую землю» - действительно головокружительное сплетение фантастических, гриновских ассоциаций, смешение земли и неба в метафорах («Карабкаюсь по меридианам... Цепляюсь за пюпитры широт»). Всего не
перечислишь и не перескажешь; да и пересказ лирической фантасмагории - дело не только неблагодарное, но и немыслимое.
Тем более, что слог поэм все-таки сложный, о чем сама поэтесса в «Новых замыслах» пишет: «Слог / Голову сломишь / Не то что
язык / А тут один миг / И слов хороводы / И орды слов... Да еще стих...»
А рядом - не «орды слов», а чеканные, звучные стихи:
Открыта новая руда - каткаль, «подснежная вода».
Кто пригубить ее успел, тот этим чудом овладел.
Заканчивается раздел энигматичным дистихом, завораживающим читателя своей загадочностью (поэма «Подводная археология»):
Трубач трубит в огромную раковину
На необитаемом острове моей жизни
Читатель, открой эту необычную книгу! Прислони к своей душе волшебную раковину, и ты услышишь и увидишь много тайн, и загадок, и чудес, и бесконечность времени, и безграничность пространства. Ведь что бы ни говорили скептики - они есть! «Есть в мире...»
Наталия Костенко
Киевская поэтесса Евгения Ветрова читает свои стихи